Определение понятие экстремизма – одна из самых сложных проблем науки и практики борьбы с преступностью. Необходимость разработки общего понятия экстремизма обусловлена тем, что не только в международных документах, но и в национальных правовых системах существуют различные подходы к его определению. Тому пример, специальные законы, регламентирующие борьбу с экстремизмом, и уголовное законодательство стран СНГ, где понятие “экстремизм” существенно различается по своему содержанию и признакам, а порою несопоставимы.

Термины “фундаментализм”, “радикализм”, “экстремизм”, “терроризм” в зарубежной и отечественной специальной литературе четко не разграничены, вследствие чего трактуются неоднозначно и произвольно*(1). При разработке нормативно-правовых актов, мероприятий, направленных против экстремизма, возникают серьезные разногласия по поводу содержания понятия “экстремизм”*(2). В частности, “все попытки принять федеральный закон о политическом экстремизме потерпели неудачу во многом из-за расхождений в толковании этого явления”*(3).

Осознавая трудность определения понятия “экстремизм”, В. Третьяков по поводу причин, в силу которых ученые не приблизились к его пониманию, отмечает: “Во-первых, все “теоретики” борьбы с экстремизмом крайне тенденциозны и идеологически зашорены, а потому постоянно прибегают к двойным стандартам. Во-вторых, даже с помощью этого метода они не могут предложить сколько-нибудь убедительной трактовки понятия “экстремизм”, а главное – универсальной системы признаков экстремизма, позволяющих квалифицировать его как уголовное преступление и тем самым поставить в ряд других уголовно наказуемых деяний. В-третьих, это относится уже не к идеологически ангажированным, а к добросовестным попыткам разгадать тайну экстремизма, – как только экстремизм начинают детально квалифицировать, он сразу же исчезает, превращаясь то в брутальное инакомыслие, то в собственно уголовное преступление – чаще всего либо в терроризм, либо в обычное насилие над личностью или в такое неопределенное (хоть и содержащееся в Уголовном кодексе) деяние, как “возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды”*(4).

Рассмотрим некоторые аспекты столь сложного вопроса именно с третьей позиции.

Несмотря на то что в политической науке понятие “экстремизм” не имеет давней истории, его корни как социально-политического явления уходят в глубь человеческой истории. В современном обществе данный термин является новым и как понятие, содержащее сложные и многомерные общественные явления, в различных сферах общественной жизни трактуется по-разному. Некоторые его формы (политические, националистические, религиозные и т.д.) как социально опасные явления в конце прошлого – начале нынешнего века дают о себе знать почти повседневно. Такое положение дел свидетельствует о социальной обусловленности криминализации данного общественно опасного деяния.

Экстремизм – это приверженность к крайним взглядам и мерам (обычно в политике)*(5), т.е. можно сказать, что это крайние политические взгляды и формы политической деятельности, направленной на достижение, удержание, укрепление и реализацию власти. Аналогичной точки зрения придерживаются и другие авторы*(6).

Однако политика далеко не единственная сфера проявления экстремизма. Профессор В.В. Лунеев отмечает, что “экстремизм как та или иная крайность наблюдается в различных сферах деятельности и может в зависимости от ситуации получать в обществе позитивную или негативную оценку. Экстремизм в науке, литературе, спорте, в моде, скульптуре, других видах искусства может привести к переменам, инновациям, новым течениям, новым школам. Поэтому придание экстремизму только негативного и особенно политически преступного характера является глубоко односторонним, ошибочным или, по крайней мере, сомнительным уголовно-правовым и криминологическим решением”*(7).

Исследователь этой проблемы советского периода – И.И. Бражник также отмечает, что “приверженность к крайним взглядам и действиям может иметь место в любой сфере общественной жизни, где сталкиваются различные взгляды и точки зрения на решение тех или иных проблем”*(8), но не всегда “крайние” взгляды можно отнести к числу экстремистских. Они могут и не повлечь за собой совершение конкретных насильственных и иных противоправных действий, а также заведомо не предполагать принуждение по отношению ко всем несогласным*(9). По мнению О.И. Аршбы, некоторые экстремистские организации отказываются от насилия как средства достижения своих политических целей, во-первых, по причине страха перед контрмерами власти; во-вторых, в силу представления о том, что благодаря своему “дисциплинированному” поведению они могут завоевать симпатии и расширить круг сочувствующих*(10).

На наш взгляд, если сущность “крайних” взглядов не составляет идеологическую основу применения насилия в отношении оппонентов и других несогласных лиц, то здесь вряд ли речь идет об экстремизме как уголовно-правовой категории. Довольно часто можно встретить мнение, согласно которому насилие, как физическое, так и психологическое (угроза применения насилия), выступает одним из главных признаков экстремизма*(11).

Можно констатировать, что содержание “крайних взглядов” составляет теоретическую основу применения насилия (психического или физического) по политическим, идеологическим, национальным, религиозным, расовым и местническим мотивам. Действия экстремистских групп, организаций и объединений, непосредственно направленные на издание, размножение или распространение соответствующей литературы, аудио-, видеоматериалов и т.д. в какой-либо социальной среде с целью дальнейшей пропаганды “крайних” взглядов или непосредственный призыв к применению насилия в отношении оппонентов или отдельных лиц, по указанным мотивам, охватывает сущность “крайних” мер.

Таким образом, экстремизм может проявляться не только в политике, но и в любой сфере общественной жизни (в культуре, спорте, экономике, экологии и т.д.), где сталкиваются различные интересы и точки зрения. “Крайние” взгляды и меры (в зависимости от субъектов, осуществляющих экстремистскую деятельность) могут быть сопряжены с обоснованием применения насилия по отношению к оппонентам или же без таковых. Данный вывод позволяет условно выделить две формы экстремизма: экстремизм, сопряженный с применением насилия, и экстремизм, не сопряженный с применением насилия. За основу выделения форм экстремистской деятельности целесообразно принять конкретные действия субъектов с учетом двух важных аспектов, а именно: 1) степени насильственного характера и 2) политической направленности совершаемых акций.

Примером экстремизма без признаков насилия может быть одно из его проявлений – сепаратизм, который не всегда включает насильственный компонент. Политический процесс, целью которого является выход из состава многонационального государства и создание собственного национального государственного образования на основе соблюдения принципов и норм международного права на самоопределение наций и народов, не во всех случаях сопровождается всплеском непосредственного призыва к насилию, хотя всегда преследуется жесткая конфронтация оппонентов. Когда сепаратисты ради достижения указанной цели в идеологической части своей программы обосновывают применение насильственных действий или же непосредственно призывают к насилию, их действия можно квалифицировать как экстремистские. В некоторых научных источниках и международно-правовых актах*(12)экстремизм и сепаратизм различаются только по мотивам соответствующих действий совершения. Если сепаратисты являются приверженцами национально-освободительных взглядов и идей, то экстремисты преследуют в основном политические цели (борьба за власть).

Что касается соотношения понятий “радикализм” и “экстремизм”, которые часто употребляются как синонимы, то и тут нет четких критериев их разграничения. Несмотря на обилие работ, претендующих на раскрытие понятия “радикализм”*(13), общепринятая дефиниция в отечественной и зарубежной научной литературе не выработана*(14).

Изначально термин “радикализм” (от лат. radix – корень) означал течение, сторонники которого придерживались взглядов на коренные преобразования. Затем понятие “радикализм” было идеологизировано и закреплено за левым спектром политических сил – за сторонниками буржуазно-демократических преобразований (либерализация парламента в Англии в XVIII в.; введение всеобщего избирательного права во Франции – 1848 г.), за марксистами и другими левыми организациями (XIX-XX вв.). Затем, по мере установления современных западных либеральных режимов, термин “радикализм” стал употребляться в негативном смысле, в качестве синонима экстремизма, относительно любых политических сил, принципиально не принимающих данную систему как слева, так и справа (марксисты, правые, националисты, религиозные фундаменталисты и др.)*(15). В советских справочных изданиях политический радикализм также рассматривался идеологизировано, к его сторонникам относили тех, кто “подвергает критике капиталистическую систему и настаивает на необходимости радикальных реформ в рамках его основных общественных институтов или политической системы в целом”*(16).

Политические процессы в СССР во второй половине 80-х годов и радикальные реформы начала 90-х годов XX в. подтолкнули отечественных политологов рассматривать “радикализм” как более сложную категорию. В политических словарях стали указывать, что “не следует считать радикализм крайним течением в политике”, так как он включает в себя “радикализм решительных реформаторов конструктивного толка”*(17), к которым были отнесены “умеренные радикалы”, которые стремятся к реформированию общества щадящими средствами с минимумом насилия, например часть либералов и социодемократов.

Многие отечественные и зарубежные авторы, как отмечалось выше, определяют “экстремизм” как синоним радикализма или как его крайнюю форму. Во многих словарях и справочных изданиях вплоть до конца 90-х годов XX в. понятие экстремизм не включалось, а раскрывалось в составе понятия “радикализм”*(18).

По мнению С.Н. Фридинского, “понятие “радикализм” не является составной частью понятия “экстремизм”. Идеологически экстремизм неоднороден, может проявляться как в левом, так и правом спектре политического процесса. В отличие от радикалов, действующих легитимно, стремящихся реализовать свою стратегию и тактику в правовом поле, экстремисты стремятся к немедленному разрушению существующей государственно-правовой системы и созданию общества на идеологической основе конкретных политических концепций и доктрин. Отличительным признаком экстремизма является ориентация на захват политической власти или ее дестабилизацию, использование средств и методов борьбы, которые выходят за рамки законных с точки зрения международного или национально-государственного права, включая насильственные методы и террор”*(19).

Мы придерживаемся иной точки зрения. Если считать, что радикалы, несмотря на их разногласия с оппонентами, легитимно стремятся реализовать свою стратегию и тактику в правовом поле, т.е. без идеологического обоснования применения насилия в политической борьбе, здесь также может идти речь и об экстремизме, имеющем ненасильственный характер.

По нашему мнению, об экстремизме в уголовно-правовом смысле можно говорить только тогда, когда идеология экстремистов основана на принципах нетерпимости, вражды и ненависти с целью дальнейшего применения насилия к оппонентам. Исходя из вышеизложенного, можно прийти к выводу, что радикализм составляет ненасильственную форму экстремизма. Как только радикализм приобретает насильственную форму, он инструментально превращается в экстремизм как уголовно-правовой феномен.

С понятиями “экстремизм” и “радикализм” тесно связанно и понятие “фундаментализм”. Термин “фундаментализм” ввели в оборот те протестанты, для которых были неприемлемыми модернистские веяния в протестантизме. Они настаивали на необходимости буквального понимания Священного Писания*(20).

Пока речь идет о вере как устремленности к идеалу, т.е. об определенном состоянии духа, верующему достаточно убежденности в существовании Божественного начала. Однако поскольку на разных этапах общественной эволюции и столкновения интересов священные тексты по-иному преломляются в человеческом сознании, постольку расхождения во взглядах неизбежны*(21).

Сегодня этот термин широко используется применительно к исламу. Причем фундаментализм очень часто отождествляется с терроризмом и экстремизмом. Фундаментализм определяется тем, что его приверженцы выступают за восстановление принципов “чистого” ислама, освобождение его от позднейших наслоений (которые защищают традиционалисты), призывают к полному претворению в жизнь норм ислама. Фундаментализм провозглашает в качестве своей цели восстановление в современной жизни мусульман конкретных институтов и норм раннего ислама. Преувеличивая значение уравнительных принципов в жизни мусульман того времени, фундаменталисты видят в ранних общинах идеальное объединение верующих на основе равенства и справедливости.

Исследователи движений “радикального” ислама указывают на теологические и политические особенности возрождения фундаментальных основ ислама. Если в первом случае речь идет о теории возрождения идеального исламского государства VII в., то во втором – следует говорить о борьбе фундаменталистов за захват власти насильственным путем и об утверждении политической модели государства, основанной на шариате*(22).

По смыслу слово “фундаментализм” означает стремление верующих к идеалу, определенному состоянию духа, убежденность в существовании Божественного начала. Фундаменталистами вправе называться каждый верующий, каждое религиозное объединение, все, кто придерживается устоев веры.

Исходя из этого, следует, что обоснование идеологии применения насилия в целях укрепления основы ислама, в том числе насильственного захвата власти и насильственной реализации принципов шариата в государственном устройстве, и превращает фундаменталистские движения в экстремистские.

Сепаратизм, радикализм и фундаментализм как социальные явления близки к понятию “экстремизм” и неслучайно некоторыми авторами используются как слова-синонимы, но, как видно, они не во всех случаях могут составлять сущность экстремизма в полном объеме.

Если сепаратизм сопряжен с деятельностью отдельных наций и народов, с национально-освободительными движениями, радикализм – с противоборством политических партий, организаций и объединений по политическим мотивам, то фундаментализм непосредственно связан с деятельностью религиозных объединений по сохранению, укреплению и пропаганде исключительности отдельных течений мировых религий. Жесткая конкуренция сепаратистов, радикалистов и фундаменталистов со своими оппонентами составляет сущность вышеназванных явлений в собственном их значении, которые, в свою очередь, и составляют виды экстремизма (без насильственной идеологии). Как только эти явления приобретают крайне насильственные формы, они инструментально превращаются в уголовно-правовой феномен под названием “экстремизм”. В собственном (первоначальном) значении эти понятия не базируются на идеологии применения насилия, хотя как социальные явления на протяжении истории они переплетались с идеологией применения насилия, что и привело к смешанному их пониманию.

Таким образом, наиболее общим компонентом сепаратизма, радикализма, фундаментализма, сопряженным с насильственной формой их проявления, является экстремизм. И неслучайно в отечественной научной литературе обычно выделяют три основные формы проявления экстремизма: политическую, национальную и религиозную*(23). Хотя другие его формы (расовая, местническая, экологическая, экономическая и т.д.) тоже не являются исключением. Нам представляется, что подобное разделение экстремистских проявлений по политическому, национальному и религиозному признакам, которое присутствует в большинстве научных работ, посвященных этой проблеме, является условным, поскольку все факторы, влияющие на какое-либо социальное явление, находятся в тесном взаимодействии и влияют друг на друга. Поэтому и выделенные формы экстремизма, как правило, никогда в действительности не выступают в “чистом” виде*(24).

Национальный экстремизм почти всегда несет в себе элементы экстремизма политического и достаточно часто – религиозного. В свою очередь политический экстремизм, как правило, имеет в своей основе если не чисто религиозную идею, то псевдорелигиозную. Такая идеология в подавляющем большинстве случаев основана на слепой, эмоциональной вере, на “откровении”, а не на логических рационалистических принципах и во многом напоминает идеологию сектантов. Это подтверждается на примере любого экстремистского движения, носит ли оно псевдореволюционную, националистическую или религиозную окраску.

Теория (идеология) и практика экстремизма неразрывно связаны. Идеология, трансформируясь в мотивы и цели, оказывает непосредственное воздействие на поведение. “Побуждение к действию определенным мотивом обозначается как мотивация. Мотивация мыслится как процесс выбора между различными возможными действиями, процесс, регулирующий, направляющий действие на достижение специфических для данного мотива целевых состояний и поддерживающий это состояние. Иначе: мотивация определяет целенаправленность действия”*(25). М.С. Каган пишет, что всякая целенаправленная активность субъекта должна иметь внутреннюю мотивацию. Мотивация процесса деятельности должна преобразовываться в конкретную ориентацию этого процесса, выражающуюся в целеполагании и разработке плана, программы, технологии действия*(26). Ориентированный на мотивацию подход помогает понять сущность экстремизма в целом, а также его отдельные формы*(27).

Неслучайно законодатель в конструкции ст. 307-2 УК Татарстана (ч. 1), указывая экстремистские мотивы, перечисляет некоторые распространенные формы экстремизма: политический, идеологический, расовый, национальный, местнический и религиозный*(28). Примечание 2 к ст. 282-1 УК РФ гласит: “Под преступлениями экстремистской направленности в настоящем Кодексе понимаются преступления, совершенные по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы, предусмотренные соответствующими статьямиОсобенной части настоящего Кодекса и пунктом “е” части первой статьи 63 настоящего Кодекса”. В отличие от российского уголовного законодательства в УК Татарстана в качестве дополнительного мотива указана местническая вражда, которая наиболее развита у среднеазиатских народов.

Заостряя внимание на необходимости выработки общего понятия того или иного явления, В.Н. Кудрявцев совершенно справедливо отмечает, что “оно содержит не случайный набор признаков, а выделяет такие из них, которые вскрывают сущность явления, дают возможность раскрыть кроющуюся за этим явлением объективную закономерность реальной действительности”*(29), и на этом основании делает вывод, что не следует “отрицать известное самостоятельное значение общих понятий как логических категорий”, поскольку “в ходе исторического развития некоторые общие понятия, категории, а также теории и научные системы стали приобретать относительно самостоятельное значение как элементы общественного сознания и общественного бытия, как продукты духовного и материального производства, в свою очередь влияющие на поведение человека*(30). Действительно, в ходе исторического развития некоторые явления приобрели относительно самостоятельное значение как элементы общественного сознания и общественного бытия и составляют объективную закономерность реальной действительности, в частности проявления экстремизма на почве политической, идеологической, национальной, религиозной, расовой и местнической вражды.

Чтобы избежать широкого толкования понятия “экстремизм”, которое приведет к бессмысленным спорам и неправильной его формулировке, нам необходимо выявить некоторые отличительные признаки этого деяния с учетом исторического развития и становления общественного сознания. Прежде всего потому, что в научных источниках и нормативно-правовых актах до сих пор нет общепринятого определения данного понятия. В этом отношении заслуживает внимания позиция профессора М.П. Киреева, который отмечает, что “на сегодняшний день нет общепризнанного определения экстремизма, а понятие, данное в законодательстве Российской Федерации, справедливо подвергается критике как не раскрывающее всей его сути, отождествляющее экстремизм с экстремистской деятельностью и, что самое пагубное, с терроризмом и террористической деятельностью”*(31).

И как справедливо отмечает В.В. Лунеев, “даже специалисту очень трудно разобраться в законодательстве об экстремизме, а ведь законы предназначены для обычных граждан и не очень грамотных сотрудников системы уголовной юстиции”*(32). В ходе проведенного социологического опроса*(33) о сущности экстремизма как уголовно-правового деяния были получены следующие результаты (см. таблицу).

 

 

Варианты ответов	Первая группа (практические сотрудники милиции)	Вторая группа (учащиеся старших курсов юридического института МВД России)
Терроризм	43	17
Возбуждение расовой, национальной, религиозной, социальной розни	76	49
Приверженность к крайним мерам (прежде всего – к насилию) в сфере политики, борьбы за власть	44	54
Нацизм, фашизм	26	4

Таблица

 

Какие ассоциации вызывает у Вас понятие “экстремизм”?
(допускалось указание нескольких вариантов), %

 

 

 

В 2006 г. Всероссийским центром изучения общественного мнения (ВЦИОМ) проводилось социологическое исследование, в результате которого было выявлено отношение россиян к проблеме экстремизма. На вопрос “Какую деятельность можно считать экстремистской?” каждый второй опрашиваемый (50%) затруднился ответить; 17% к экстремизму отнесли прежде всего поддержку идей национализма, фашизма, а также бандитизм, террор, вооруженную борьбу (15%); еще 12% полагали, что экстремизмом можно считать любые